Финики писатели, поэты, журналисты, музыканты..., творчество коллег Опции

[Дмитрич]

Где-то уже были посты с творениями коллег, которые надо будет перепостить дабы не затерлись-потерялись. Или копировать или перенести из других тем. По ходу определимся...

А для начала представляю творчество преподавателя философии ЯВВФУ 73-80 г.г.
Пономаренко Василий Дмитриевич
25 августа 2010 у нашего земляка, Почетного гражданина г. Моздока, члена Союза российских писателей Василия Дмитриевича Пономаренко – день рождения, и не просто день рождения, а юбилей: ему – 75 лет.
Месяц август в народе называют «жнивень». Действительно, время урожайное, жатвенное, когда человеку есть что собирать. У Василия Дмитриевича в этом смысле – закрома весьма доброго наполнения. В своём стихотворении «В далеком августе рожденный» поэт пишет:
«Ах ты, жизнь моя августейшая!
Речка детства – Сулица
светлейшая,
Благодатна ее волна.
Шла у церковки, меж левадами…
Были – Терек, потом Нева!
Красота земная привадила –
Стал искать для нее слова…
Не гадаю, когда скукожится
Многотрудная жизнь моя…
Верю: томик заветный сложится
Августейшего жития!»
Василий Пономаренко родился на Полтавщине в селе Жданы 25 августа 1935 года. Мать умерла, когда ему исполнилось 3 года, отца репрессировали и как «социально опасного элемента» отправили этапом в Сибирь, в Тайшет. Сбежав из тюрьмы, отец укрылся на Северном Кавказе. Будучи 12-летним, мальчик встретился с отцом, который привез его на свою вторую родину, в село Комарово Моздокского района. Здесь отец жил и работал под чужой фамилией.
Пятый класс Вася закончил в селе Веселом Моздокского района, а затем учился в железнодорожной школе-интернате (ныне СОШ №108) г. Моздока.
После школы поступил в Военно-морское техническое училище в г. Пушкине, под Питером. В училище к поэту пришло первое признание. Далее всё в жизни шло параллельно: служебное становление и обретение литературного опыта. После окончания Военно-морского училища Василий Пономаренко служил на Балтийском флоте. Затем его перекинули на Сахалин, куда молодой офицер отправился уже с женой – своей одноклассницей Шурой Горькой. С 1961 года Пономаренко стал печататься в Уссурийске, Владивостоке, Хабаровске – там, куда забрасывала судьба военного.
В 1964 году в Хабаровске опубликован его первый сборник стихов «Живой родник». Он заочно учился на филологическом факультете пединститута. Затем окончил полный курс литературного института им. А.М. Горького. Там судьба свела его со многими известными поэтами, одним из которых оказался Николай Рубцов. Но свое творческое начало Василий Пономаренко исчисляет со второй книжки – «Не просто листья», которая вышла в Челябинске в 1969 году. Рекомендовал её к выпуску Борис Ручьёв.
Всего у Василия Дмитриевича Пономаренко вышло 20 книг, большая часть издана в Ярославле , где он живет с 1973 года. Здесь он преподавал философию в высшем военно-финансовом училище, откуда ушел на пенсию в 1980 году в звании подполковника. С той поры все свои усилия поэт направил на творчество. В Ярославле в 1979 году Василия Пономаренко приняли в Союз писателей СССР.
http://vestnik.mozdok.org/news/jubilej/2010-08-28-4635

Стихи http://www.yaro-srp.ru/new_page23.htm

Как слово ваше отзовётся, Василий Дмитриевич? (Критическая статья о сборнике ярославских поэтов, составленном В.Д.Пономаренко)
http://www.yaro-srp.ru/new_page5.htm

[Дмитрич]

Норковая шапка (Часть первая)
Автор: МихХ
Полупустой промерзший троллейбус стремительно убегал от неблагополучной рабочей окраины к респектабельному центру города. Электромотор, по-стариковски надрываясь, противно свистел. Редкие пассажиры, вжимаясь в дерматиновые холодные сиденья, пускали из разнокалиберных носов в зябкое пространство клубы белого, моментально исчезающего пара. Положив локти на облезшие холодные поручни, Димка Ковалев, пританцовывая, стоял на задней площадке. В его левой руке болтался коричневый портфель-дипломат. Заметно потряхивало, и устоять без какой-либо опоры было довольно сложно. Парень то и дело любовно поправлял высокую норковую шапку, поминутно сбивающуюся от толчков на сторону.
Продышав в заднем заледеневшем стекле небольшое кругло окошко, он равнодушно взирал на пролетающую мимо унылую зимнюю природу. На душе поскребывали кошки и явно веяло зарождающейся тоской.
Раздраженный очередным разговором с матерью, Димка ехал на учебу в университет. В твердом остатке после неприятной беседы было полное ощущение того, что он оказался лишним в двухкомнатной квартире, где строгая мама в очередной раз налаживала свою доселе так и не удавшуюся личную жизнь.
Утренний час пик давно прошел, а до вечернего столпотворения было далеко. Второй курс экономического факультета перевели во вторую смену. Хорошо, что поспать можно было всласть, но плохо, что вечера умирали в пыльных скучных аудиториях. Знания, даваемые бесплатно в соответствии с конституцией, сами по себе не интересовали двадцатидвухлетнего студента, а скудное общение с молодыми и недалекими однокашниками вызывало зевоту. Если бы ни друг Мишка, то можно было бы совсем одуреть от безысходности.
Прошлой зимой Димку отчислили из престижного военно-финансового училища, куда он поступил лишь с третьей попытки. Его школьный приятель Мишка получал знания и блатную профессию в том же заведении. И хотя товарищ шел на красный диплом, в последнее время он слишком тяготился безрадостной службой и подумывал бросить все это к чертовой матери. И вот на Новый год Мишка за свой непростой характер, как обычно, был назначен дежурным по роте. А Димка отправился в увольнение — в общагу пединститута. Пока Мишка сладко спал после бессонной и неприлично трезвой новогодней ночи, Димкино молодое сердце прокачивало по венам огромное количество огненной воды, наполняя весельем паразитирующую на этом душу. И когда будущий начальник финансовой части очнулся в тесноте узкой никелированной койки рядом с жарким девичьим телом, то оказалось, что время возвращения в часть давно минуло.
Натренированные походной жизнью, крепкие и всегда уверенные руки тряслись и не слушались. С трудом справившись с бунтующей парадной формой, Димка поцеловал подружку в украшенную аппетитным румянцем щеку и выбежал на улицу.
Первое утро нового тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года, хоть и не радовало опаздывающего курсанта, было великолепным. Морозный воздух бодрил, а яркое солнце ослепительно сияло в высоком голубом небе, отражаясь на золотых куполах церквей.
Вдруг из засады, стратегически устроенной вблизи общаг, вынырнул патруль — офицер и двое солдат. Слегка взъерошенному курсанту в не полностью застёгнутой шинели и небрежно нахлобученной на затылок шапке не удалось ускользнуть от их ищущего взгляда. Офицер-ракетчик только подумал дать команду «фас» своим готовым к погоне бойцам, как оценивший ситуацию Димка бросился наутек.
Куда им, коротконогим, было угнаться за вторым бегуном спортроты «ЯВВФУ». Оценив стремительное удаление ненавистного «финика» (так называли курсантов финансового училища), погрустневшие «шурупы» (курсанты зенитно-ракетного), было дернувшиеся вперед, в унынии остановились.
Щурясь от снежной белизны, Димка красиво бежал, глубоко вдыхая здоровыми легкими обжигающий морозный воздух, оставляя далеко позади все ненужное и ущербное.
На проходной делать было нечего, а вот замеченная ранее прореха в колючей проволоке над техническими воротами давала шанс. Лихо взобравшись на трехметровую высоту и стараясь не зацепиться длинными полами шинели за торчащие острые пики, Димка удачно преодолел препятствие, спрыгнул вниз и осмотрелся.
На первый взгляд все было тихо. Узкие тропинки среди двухметровых симметрично утрамбованных сугробов и безлюдный громадный плац, занесенный девственно белым снегом, радовали своей пустотой.
- Товарищ курсант, ко мне! – откуда-то слева послышался громкий приказ, произнесенный хорошо поставленным командным голосом. Димка обернулся и от неожиданности оцепенел.
На идеально выметенном крыльце главного корпуса принял строевую стойку сам начальник учебной части полковник Уколов. Под высокой каракулевой папахой каменело суровое морщинистое лицо, а покрасневшие, глубоко запавшие от постоянного пьянства глаза источали — кстати сказать, справедливо — злобу и гнев.
«Что этот мудак делает первого января на работе?» – подумал раздосадованный Димка и вильнул в один из проходов между сугробами.
- Товарищ курсант, остановитесь! Остановитесь! Остановитесь! – убийственно жесткое требование, трансформируясь в звенящее эхо, летело вдогонку.
Но парень бегать умел хорошо. Длинные ноги не раз его спасали. На них курсант надеялся и сейчас. Тем временем взбешенный полковник послал вдогонку за нарушителем приказа на беду проходившего рядом дежурного капитана. Тот, опасаясь мести всемогущего начальника, сделал вид, что ретиво преследует нарушителя дисциплины. Но расстояние между ними увеличивалось, а скорость офицера заметно снижалась. Наконец, махнув рукой, запыхавшийся капитан остановился и, согнувшись, для проформы крикнул:
- Курсант, стойте!
И тут убегающий Димка на удивление выбившегося из сил курящего и пьющего служаки резко остановился и, полуобернувшись, как ни в чем не бывало произнёс:
- Товарищ капитан, вы меня звали?
Недоумение капитана развеялось через секунду, когда в зоне видимости появился бодро шагающий навстречу погоне розовощекий майор. Тропинка была узкой, сугробы — высокими и добросовестно утрамбованными. Димка оказался в ловушке, и испуганное сознание подсказало ему такое вот не совсем адекватное, с точки зрения здравомыслящего человека, решение.
- Товарищ курсант, почему не выполнили команду? – официальным тоном произнёс тяжело дышащий капитан.
- А я не слышал! Бежал быстро, – с глупой улыбкой на лице выдал Димка.
- А почему бежал?
- Спортом занимался! – обескураживающе заявил очутившийся в западне парень.
- Ну-ну, в Новый год, да еще в парадной форме, – криво усмехнулся майор.
Через минуту перепуганный до смерти Димка навытяжку стоял в кабинете полковника Уколова.
- А ну-ка дыхни! – строго приказал начальник.
Сложив трубочкой пересохшие от волнения губы, ”беглец” сымитировал выдох. Но воздух с характерным звуком при этом не вышел наружу, а зашел внутрь. Этому трюку Димку обучил Мишка — при ежедневных родительских проверках он так уходил от ответственности за курение.
- Пьян! – даже не нюхая, констатировал полковник и при этом осуждающе посмотрел на испытуемого.
Только сейчас Димка с ужасом осознал, что его судьба решена.
В тот же солнечный день приказом начальника училища Димку отчислили с мотивировкой «за пьянство». А задыхающийся от несвободы и солдафонский дурости Мишка подал рапорт на отчисление. Ничего больше в Ярославле их не держало.
После нескольких недель лежания на кроватях в батальоне обслуги друзей отправили дослуживать в разные, но одинаково отдаленные лесные места.

Усердно дуя на отогретый ранее участок на заднем стекле троллейбуса, Димка с неприязнью вспоминал все эти грустные события. Досадное прошлое накладывалось на беспокойное настоящее — бесконечная тоска стала стремительно заполнять горячее сердце молодого человека.
Вообще-то Димка понимал матушкино рвение восстановить сына в безжалостно отторгнувшем его заведении. Он верил, что мать хочет ему добра. Но постоянный прессинг с ее стороны просто сводил с ума. А тут еще давняя подруга Женька, по молодости и глупости бездарно растратившая академический отпуск на молодежной стройке Комсомольска-на-Амуре, вернулась в город. Несмотря на то что прибыла она не одна, а с младенцем, прежняя страсть между ними разгоралась с новой силой, и это тоже беспокоило Димкину маму.
Чтобы прогнать навалившееся уныние, он тряхнул головой — как-то сразу полегчало. А почувствовав на голове тяжесть и приятное тепло новой шапки, Димка и вовсе повеселел: «Ну хоть это великолепие у меня есть! И никому его не отнять!»
И действительно, идеально сшитая, не какая-то там обманка, а высокая шапка- ушанка из драгоценного меха сидела как влитая. Он с нежностью погладил свое сокровище и улыбнулся.
Внезапно в животе забурлило, а потом резко, мучительно крутануло.
«Зря я сегодня две бутылки сырого молока выпил!» – с сожалением подумал парень. – «Пора бы с этой пионерской привычкой завязывать», – пронеслось у него в голове, а надувшийся живот в подтверждение начал нестерпимо болеть.
«Только этого мне не хватало!» — расстроился застигнутый врасплох Димка и сжался. Он знал, что желанное облегчение наступит, если продолжительно испустить ядовитый газ в атмосферу. Но в полупустом троллейбусе издавать подобного рода громкие звуки по меньшей мере неприлично.
Димка скрестил в тугом замке ноги и терпел. Через минуту положение ухудшилось, и возможная презрительность пассажиров совершенно перестала его волновать. В угоду взбунтовавшемуся желудку он было совсем уже подготовился к постепенному, насколько это реально, тихому высвобождению смеси сероводорода и азота, как вдруг почувствовал, что за газовой смесью подло следует мерзкая, отвратительная жидкость.
Один раз так уже получилось. Еще в армии, на танцах. Соблазнившись суетой, темнотой и шумом, накануне переевший ячневой каши, Димка опрометчиво проделал такой финт. Тогда вместе с порцией удушающего газа на волю вырвалось еще что-то теплое. Ничего не поняв, Димка схватился за зад. Поднеся оскверненные руки к носу, он чуть не потерял сознание. Белые, до дряхлости вываренные модные джинсы были безнадежно испорчены. А поездку на общественном транспорте до части вообще хотелось вычеркнуть из памяти навсегда.
Вспоминая перенесенные мучения, он мобилизовал последние силы и зажал вероломный задний проход как только мог.
«Следующая остановка ”Вокзал”»! А там хоть и мерзкий, но все же туалет!» — обрадовался Димка и немного ожил.
Из последних сил он терпел, пока медленное железное чудовище, скрежеща, остановится и лениво откроет свои двери. Выскочив наружу, он стремглав побежал к вожделенному, в то время еще бесплатному и поэтому ужасающему заведению.